27 сентября – ИА SM.News. Стать брендом
Это не о себе. Это о фестивале. В программе девять спектаклей из восьми стран – России, Японии, Южной Кореи, Испании, Грузии, Швейцарии, Аргентине, Армении. Разная режиссура, разные взгляды на творчество, разные жанры – от классики до современности. Каждая страна попыталась что-то привнести свое.
Открылся фестиваль спектаклем японского режиссера – индийский эпос представлен в японском духе с использованием различных театральных жанров. Этот спектакль прошел на ура в 2014 году на театральном фестивале во французском Авиньоне. Было решено представить его и во Владивостоке. Несмотря на ситуацию с вирусом, труппа и режиссер согласились.
Хочется верить в то, что после Первого фестиваля будет и второй. Более того, международный тихоокеанский театральный фестиваль может стать визитной карточкой не только Владивостока, но и всего Дальнего Востока. Люди – и местные жители, и гости региона — смогут окунуться в театральную атмосферу и получить настоящий культурный шок.
Гениальная семерка
Я очень счастливый человек. Я счастливый артист. Я встречаюсь и работаю с именитыми режиссерами из разных стран мира. Они разные и непохожие друг на друга. Что дает такое творчество? Есть ли у таланта географические границы? Есть у этих режиссеров разница во время работы с актерами? Общение с ними, это как источник. Я в профессии не искал легких путей, мне всегда хотелось ломать себя, постоянно учиться, хотелось чего-то нового. Только новое и необычное позволяет тебе расти не только как артисту, но и как личности.
Начну с немецкого режиссера Петера Штайна. Он когда-то привез «Три Сестры» Чехова и потряс нашу страну. Создавалось впечатление, что эта пьеса только что вышла из-под пера Чехова, а Штайн ее тут же поставил. Играли на сцене МХАТ. После этого показа Иннокентий Михайлович Смоктуновский сказал: «Спасибо, вы научили нас играть Чехова». В начале 90-х Штайн задумал ставить в России «Орестею» по трилогии Эсхила с русскими актерами. Был большой кастинг, утверждены наши известные артисты. И я, работая в то время в театре Табакова, послал кассету с фильмом «Любовь», где играл одну из ролей. Мне пришло приглашение из Мюнхена, я отправился на просмотр. Чтобы показаться режиссеру, необходимо было выучить монолог Ореста. Я в силу своей загруженности в театре физически не смог этого сделать, да и сложнейший стих Эсхила тоже сразу не давался. Поэтому договорился с переводчицей, что я буду читать монолог пьесы, которую на тот момент играл у Табакова, а она переведет так, как необходимо. Читал со слезами, со слюнями, по глазам Штайна понял, что ему нравится. Но потом он спросил: «А откуда все это?». И я решил – это провал. Но это был не провал, а начало нашей совместной работы. Спектакль репетировали и потом играли в театре Российской армии в Москве, там 2,5 тысяч мест, огромные декорации и артист, как муравей. У Штайна была задача через пластику, движения показать чувства. Он учил меня как говорить, как держать меч, как двигаться… Но я … провалился. Газеты даже писали, дескать, как Штайну не повезло с Мироновым. Сначала я переживал, а потом осознал, что надо не только прислушиваться к режиссеру, но и находить в герое что-то свое. Т.е. пока я не нашел внутренние ощущения, роль не случилась. И уже через полгода критики писали абсолютно противоположное. И с этим спектаклем мы объехали весь мир. Второй спектакль, который мы поставили со Штайном – это Гамлет. Я никогда не мечтал об этой роли. Герой мне казался скучным, неуверенным – хочет мстить и не мстит. Но Штайн мне открыл посекундно ртутное существование Гамлета – два состояния героя не стыке.
Еще один интересный режиссер – это англичанин Деклан Доннеллан. В его «Борисе Годунове» я играл Самозванца. Доннелана интересует не общеисторический масштаб страны, народа, в данном случае борьба за власть, а истории конкретных людей, их борьба друг с другом и с самими собой. Я еще в институте не любил этюды, зажимался. Но в работе над спектаклем режиссер предложил мне и игравшему Игорю Ясуловичу сделать 5 вариантов, как выстраиваются отношения Пимена и Отрепьева. И потом из каждого этюда брались крохи, которые далее складывались в мозаику спектакля. Но я никак не мог примерить на себя роль. Это продолжалось до той поры, пока я не прочел, что у моего героя была некая ущербность — сухая рука, плюс большие амбиции. И роль стала выстраиваться.
Литовский режиссер Эймунтас Някрошюс – настоящий гений. Я могу с гордостью рассказывать всем, что в своей жизни мне посчастливилось встретиться и работать гением. В его спектакле «Вишневый сад» я играл Лопахина. Способ мышления Някрошюса необычный. Он рождал такие мысли, которые бы мне и в голову даже не пришли. Его манера поведения – курит и молчит, курит и молчит. А потом, раз, и спрашивает: «А любите ли вы волков?». Когда он приезжал в Москву со своими спектаклями, то вся столица сходила от него с ума. Я даже готов был выучить литовский язык. И уже потом понял его вопрос про волков. Оказывается, Лопахин – он как волк-одиночка. После этого артисты стали интересоваться, какому звериному облику они соответствуют. И когда Игорь Петренко, игравший Фирса, узнал, что он «лось», мы его потеряли окончательно. Ведь он действительно так себя вел – то о стенку потрется, то ухнет… Эймунтас умудрялся придумывать интересные моменты даже сидя на панцирной сетке своей чудовищно неудобной кровати. Второй наш спектакль – это «Калигула». Ставили в Театре наций, но вначале всем составом репетировали в Вильнюсе. Работа над спектаклем – это лучше молчать и двигаться вперед за ним маленькими шажками. Его Калигула – от человека до диктатора, готового выдавливать человечность из каждого.
Латыш Алвис Херманис, худрук нового Рижского театра. Тонкая режиссура спектакля «Рассказы Шукшина», юмор самого Шукшина, великолепный актерский состав – спектакль снискал успех, и мы с ним объездили полмира. В сюжете 10 коротких рассказов. Работая над спектаклем, мы растаяли в любви режиссера к простым вещам. Из реквизита – одна лавочка. На сцене всего несколько артистов, но надо сделать так, чтобы мы в этих десяти рассказах-воспоминания все были разные, чтобы образ не повторялся. Зрители смеются и плачут во время этого спектакля. Еще одна работа – это спектакль «Горбачев» — играем вместе с Чулпан Хаматовой. Режиссер понимал, что отношение у зрителя к фигуре героя будет неоднозначное, но у него была своя задача. Он хотел показать человека, который масштабно повлиял на жизнь сотен миллионов. Мы не лепим на сцене образ двойников, а на глазах у зрителя «пробуем» их характеры, пытаемся понять способ их мышления, причину их поступков. И если все получится, то я очень бы хотел привезти этот спектакль в следующем году во Владивосток в рамках фестивальной программы.
Немецкий режиссер Томас Остермайер и его спектакль «Фрёкен Жюли». И хотя драма была написана в конце 19 века, она совершенно адекватна современности. Это такая жесткая немецкая школа. В работе человеческие отношения обнажаются до самого дна. Единственным критерием оценки человека оказывается его материальное положение. Именно оно становится главной преградой на пути к настоящим чувствам.
Американский театральный режиссер — Роберт Уилсон один из моих любимых. Это один из крупнейших представителей театрального авангарда конца ХХ — начала XXI века. Он даже сотрудничал с Цирком дю Солей. И тогда ему пришла мысль о новом сценическом пространстве, чтобы без земного притяжения. Современные технологии – его страсть, а придуманные изобретения сродни чуду. Причем, это не чудо ради чуда, а все должно работать на зрителя и для артиста. Мое желание поставить с ним спектакль было настолько велико, что я гонялся за ним по всему миру лет восемь. И это при том, что у Уилсона очередь на постановки расписана вперед лет на десять. И когда я его «выловил», он мне предложил Гамлета. Но не одну роль, а все. В т.ч. и Офелию. В Канаде сконструировали техническую часть. Это был вращающийся куб-трансформер, который в зависимости от сцены являл собой то дом, то часовню и т.д. Каждый разворот этой фигуры – абсолютно новая сцена. Можно сказать, что этот спектакль Уилсона – история большого воображения. И во время показа его спектаклей у зрителя всегда открыты рты от удивления. Работы этого режиссера не спутать ни с какими другими. Составляющие его творческого метода – свет, свет и свет. Львиную подготовку к спектаклю он тратит именно на подборку света. Так работали над «Сказками Пушкина». У нас через неделю премьера, я в панике, а он все подбирает и подбирает процентовку синего и белого света. Параллельно мэтр пытался проникнуть в стиль языка Пушкина, в мир сказок, изучал и сами сказки, и иллюстрации, и картины, и фольклорные составляющие. Сейчас у нас новые планы, хотим поставить «Мастера и Маргариту».
Вор Владивостоке в рамках фестиваля мы покажем спектакль «Дядя Ваня». Поставил его Стефан Брауншвейг, главный режиссер парижского театра «Одеон». Для многих из нас он открыл Чехова. Кстати, когда Станиславский играл Чехова, то работая над образом своего героя, часто мучился – так или не так делает. На что Чехов говорил: «Читайте пьесу, там все написано». Т.е. если написано «говорил плача», это не значит плакать. Но не все это понимают. Понимание приходит позже. Чехов очень любил тексты и ревниво к ним относился. Наверное, поэтому ему ни один спектакль не нравился на сцене МХАТа. Не меняя ни слова из оригинального текста, Стефан Брауншвейг складывает сложный пазл взаимоотношений чеховских персонажей. Каждый из героев по-своему теряет надежду, утрачивает иллюзии, вырывается из паутины своих заблуждений. А можно ли жить, когда идеалы утрачены? Можно ли переосмыслить свою жизнь? Кстати, ключ к этой постановке — экологическая тема, которая волнует весь мир.
Вектор на перспективу
Желаю всем поиска. Не останавливаться на достигнутом. И дело не в мировых именах режиссеров, их почерке, спектаклях. Вопрос в вас, ваших внутренних желаниях. Если есть такое желание, то вперед!
